Установка памятника
П. А. Столыпину в Москве
Фото: ИТАР-ТАСС
возложили цветы к памятнику
Петру Столыпину. 27.12.2012 года.
по материалам сайта "Правительство России"
На сооружение памятника П.А. Столыпину в Москве собрано пожертвований 1095 на сумму 27 586 639.14 руб.
Видео
Изгоев. / В.В. Вострикова
Анализ политической деятельности и личности Столыпина занимает в публицистическом наследии Изгоева достаточно важное место.
Политическое кредо Столыпина Изгоев характеризовал как просвещенный абсолютизм. По мнению либерала, Столыпин был безусловным сторонником монархии, не мысля существования России вне этой формы правления. Однако он допускал наличие представительных учреждений при условии их подчинения монархической власти. Именно в таком качестве, отмечал Изгоев, Столыпин видел Государственную думу в России, хотя иногда произносил очень либеральные речи. В качестве иллюстрации Изгоев приводил высказывание Столыпина о происшедшем в октябре 1905 г. «коренном изменении в государственном устройстве России», в результате которого страна должна превратиться в правовое государство. Однако слова «конституция» Столыпин упорно избегал, употребляя его только в беседах с иностранными корреспондентами. Изредка прорывавшийся словесный либерализм премьер-министра, по мнению Изгоева, не мог скрыть его подлинных убеждений, проявлявшихся в речах и действиях Столыпина в переломные политические моменты. Так, оценивая события 3 июня 1907 г., Столыпин выступил с прямой апологией самодержавной власти, отстаивая право монарха в минуты потрясений и опасности предпринимать любые меры для спасения страны. По мнению Изгоева, сформулированная Столыпиным весьма своеобразная теория по спасению России фактически уничтожала всякие основы правопорядка, санкционируя любые противоправные действия власти, оправдывавшиеся благом России. Если акт 3 июня ограничивал область государственного переворота избирательным законом, указывал либерал, то высказывания премьер-министра по поводу этого акта шли гораздо дальше. В позиции Столыпина, по убеждению Изгоева, отчетливо проявилось неуважение к праву. «Откровенное нарушение закона в случаях чрезвычайных и обход его в случаях обыденных – такова политическая теория» Столыпина, – писал либерал. И в этом плане весьма показательным Изгоеву представлялось обоснование, по которому Столыпин отверг предложение Л. А. Тихомирова об уничтожении законодательных прав Думы. Премьер-министр отказал, сославшись на то, что на практике это послужило бы началом новой революции, а не потому, что это было бы нарушением закона.
Помимо неуважения к праву, важнейшей характеристикой политического миросозерцания Столыпина Изгоев считал глубокое, инстинктивное недоверие к интеллигенции, корень которого, по мнению либерала, следовало искать в событиях 1 марта 1881 г. Под влиянием цареубийства, отмечал Изгоев, Столыпин пришел к твердому убеждению в том, что интеллигенция непримиримо враждебна монархии и все помыслы представителей интеллигенции прямо или косвенно ведут к низвержению этой формы правления. Недоверие к интеллигенции переросло у Столыпина в подозрительность по отношению к обществу в целом, особенно его низшим слоям, отсюда неприятие им любых форм общественной активности. С точки зрения Изгоева, уничтожение независимых от администрации общественных организаций было доминантой деятельности Столыпина на всех государственных постах, причем здесь он проявлял незаурядную выдержку, хладнокровие, умение наносить удар в подходящий момент. В зависимости от социального статуса участников организаций, Столыпин дифференцировал методы преследования. Так, в отношении крестьянства он всегда применял методы быстрые и решительные. Например, еще в бытность саратовским губернатором Столыпин очень скоро расправился с крестьянами, устроившими на доходы от артельного дела библиотеку, в одночасье подвергнув всех аресту. В отношении же проявлявших несанкционированную активность интеллигенции и дворянства, Столыпин придерживался тактики не штурма, но осады. В частности, политика блокады была применена к земским учреждениям, стихийно выходившим за границы очерченных законом полномочий. Рядом мелких, формальных, настойчивых указаний Столыпин сужал расширявшийся круг функций земств, устранял неугодных лиц и сводил на нет неудобные земские постановления. Помимо того, Столыпин был сторонником введенного в практику еще В. К. Плеве метода внедрения в земскую среду культурных, образованных, но консервативно настроенных лиц, задачей которых было противодействие либеральным идеям, внесение идейного разложения в ряды земцев.
Однако, ограничивая общественную активность, отмечал Изгоев, Столыпин никогда не выказывал сочувствия откровенным ретроградам. В качестве иллюстрации либерал приводил «горячую отповедь» Столыпина на заседании гродненского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности князю А. К. Святополк-Четвертинскому, выступавшему за ограничение доступа к образованию для низших слоев населения, дабы предотвратить распространение в массах революционных настроений. Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя, сказал тогда Столыпин, образование, правильно и разумно поставленное, никогда не приведет к анархии. Развитие общего образования Столыпин считал тем более важной задачей, что оно обусловливало распространение сельскохозяйственных знаний, без которых земледельческая страна обречена на отставание. Кроме того, Изгоев указывал на поддержку Столыпиным идеи развития в России женского образования.
Сочетание в мировоззрении Столыпина консерватизма и стремления к проведению реформ, по мнению Изгоева, проявилось во взаимоотношениях премьер-министра с Государственной думой. С одной стороны, осознавая необходимость существования представительного органа, Столыпин пытался наладить с депутатами контакт, о чем свидетельствуют его посещения Думы, выступления с думской трибуны, переговоры с политическими партиями. Как отмечал Изгоев, Столыпин старался говорить с депутатами корректным языком, выказывая им полагающееся по закону уважение. Вместе с тем, возможность проявления народным представительством инициативы премьер-министр обусловливал поддержкой Думой правительственного курса, причем, по мере возрастания срока пребывания Столыпина у власти, это требование звучало все резче, и, выступая в III Думе, премьер-министр уже открыто заявил, что правительство ставит проведение реформ в прямую зависимость от одобрения депутатами земельных законопроектов, изданных в первое междудумье на основании 87 статьи.
Динамика отношения Столыпина к Государственной думе, с точки зрения Изгоева, нашла отражение в министерских декларациях, с которыми премьер выступал во II и III Государственных думах. Если II Думе Столыпин говорил о «совместной деятельности правительства с народным представительством», то III-ей – о «совместной работе вашей с правительством». Если первая декларация пестрила перечислением предполагаемых реформ, то вторая – угрозами в адрес чиновников, педагогов и судей. По мнению Изгоева, здесь налицо политический зигзаг Столыпина от премьер-министра – реформатора до премьер-министра – апологета самодержавия. Причины этого либерал видел и в неискренности конституционализма Столыпина: премьер был конституционалистом не по убеждению, а по расчету, т.е. исходя из политической конъюнктуры; и в давлении реакционных сил: Столыпин вынужден уступать, иначе реформ вообще не провести; и в неудовлетворенности премьера механизмом законотворческой деятельности: правительственные законопроекты невозможно было провести и через Думу, и через Госсовет в одинаковой редакции ввиду разницы политической ориентации их членов. Сам Столыпин, называя последнее обстоятельство «гармонически законченной законодательной беспомощностью», оправдывал им широкое использование 87 статьи. Однако Изгоев настаивал на ошибочности позиции Столыпина и отмечал, что, действуя таким образом, премьер демонстрирует бессилие народного представительства, делает его жалким и смешным, тем самым подрывая авторитет Думы в общественном сознании. По мнению Изгоева, применяя 87 статью, Столыпин утверждал абсолютизм чиновников, предоставляя им возможность обходить смысл Основных законов, не нарушая их букву. Абсолютизм чиновников, отмечал либерал, Столыпин считал естественным методом управления, лишь в экстренных случаях уступающим первенство абсолютизму монарха. Из этого убеждения, а также из недоверия к общественности, с точки зрения Изгоева, проистекала вера Столыпина во всесилие административных мер.
Одним из элементов политического мировоззрения Столыпина Изгоев называл национализм. Печать национализма, по мнению либерала, лежала на высказываниях Столыпина об образовании, когда он утверждал в качестве «единственной цели и главной задачи школ» обучение знанию государственного языка и воспитание русских граждан. Серьезно увлекся идеей национализма Столыпин в период работы III Думы.
Анализируя премьерскую программу Столыпина, Изгоев отмечал в ней две части – боевую и реформаторскую. Первая была направлена на борьбу с терроризмом посредством военно-полевых судов, которые премьер считал исключительной, но необходимой мерой. По мнению Изгоева, Столыпин сознавал пагубность применения властью насильственных мер. В подтверждение либерал приводил высказывание премьера о том, что длительное использование исключительных мер ведет к утрате ими действенности и, кроме того, негативно отражается на правосознании масс, которое в значительной мере формируется законом. Последнее, отмечал Изгоев, как раз и произошло в период премьерства Столыпина. Военно-полевые суды развили эпидемию смертных казней, результатом чего явилось падение ценности человеческой жизни в массовом сознании.
Рассматривая реформаторскую часть программы Столыпина, Изгоев указывал, что она в качестве первоочередной задачи выдвигала аграрную реформу. Эта реформа стала объектом скрупулезного анализа Изгоева как самое важное и значительное из всех дел периода столыпинского премьерства.
Прослеживая процесс формирования аграрной программы Столыпина, либерал отмечал, что необходимость немедленного радикального реформирования старых «способов правопользования землей», Столыпин отстаивал в рамках работы комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, доказывая, что отказ от реформ неизбежно обернется экономическим крахом и полным разорением страны. Гродненский губернатор Столыпин полагал, что для подъема благосостояния России надо сделать крестьянина самостоятельным мелким собственником путем перехода от чересполосного землепользования к хуторскому. Это убеждение Столыпин сохранил, став премьер-министром. Однако, указывал Изгоев, поскольку на большей части территории России господствовало не подворное, хотя и шнуровое, а общинное землевладение, к требованию разверстания чересполосных земель присоединилось еще более важное требование свободного выдела крестьян из общины.
Аграрную реформу Столыпина Изгоев назвал социальной революцией, которая подвела итог русской революции в ее самой острой форме крестьянского движения. Формирование самостоятельного, экономически сильного крестьянина – личного собственника, по убеждению либерала, было основной государственной потребностью, вопросом сохранения России как единого государства, ибо именно крестьянин-собственник должен был стать социальным фундаментом государства. Крупное дворянское землевладение после отмены крепостного права утратило такую роль, общинное землевладение, являясь одновременно и реакционным и анархическим элементом, было неспособно к прогрессу. Однако, по мнению Изгоева, Столыпин обнаружил или бессилие или непонимание, когда допустил, что крепкий личный собственник может процветать в бесправной стране. Личная собственность на землю для России, отмечал либерал, – «иноземный цветок», который может правильно развиваться только при наличии другого «иноземного цветка» – правового порядка. Без утверждения господства права, гарантий правовой защиты собственности аграрная реформа обречена на провал. Таким образом, Изгоев отстаивал взаимообусловленность экономических и политических реформ, причем последним отводилась первенствующая роль. Такой подход в корне расходился с позицией Столыпина, считавшего образование класса мелких собственников предварительным условием для осуществления каких-либо политических реформ. Изгоев отмечал устойчивость этого убеждения Столыпина, отстаивавшегося последним еще в период работы комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Тогда Столыпин прямо заявил, что аграрная проблема не имеет непосредственной связи с вопросом о проведении земской реформы. Другую крупную ошибку Столыпина Изгоев видел в отказе от принципа принудительного отчуждения помещичьих земель, поскольку без этого невозможно разрешить проблему крестьянского малоземелья, а, следовательно, и создать слой крепких крестьянских хозяйств. Помимо того, ограничение помещичьего землевладения с последующей перспективой его исчезновения для Изгоева представлялось необходимым условием ликвидации помещичьего произвола в отношении крестьян, а, значит, установления прочного правового порядка в деревне.
В аграрной реформе Столыпина, по мнению Изгоева, отчетливее всего проявилась та двойственность, которая пронизывала всю его политику.
Неоднозначно оценивал Изгоев личные качества Столыпина. По мнению либерала, Столыпин был, несомненно, человеком даровитым. Он обладал настоящим, от Бога данным, ораторским талантом. Его речи производили впечатление, в них было много силы, искренности, темперамента, а образные выражения Столыпина («не запугаете», «волевые импульсы», «ставка на сильных») вошли в обиход русской политической речи.
Изгоев отмечал незаурядное личное мужество Столыпина, особенно ярко проявлявшееся в критические моменты. Однако личное мужество, с точки зрения либерала, не дополнялось у Столыпина мужеством политическим. Человек энергичный и очень честолюбивый, писал Изгоев, Столыпин любил власть, цеплялся за нее, но там, где ему приходилось сталкиваться с настоящей и для него опасной силой, он не столько боролся, сколько отступал и подстраивался. В качестве яркого примера Изгоев приводил взаимоотношения премьера с либералами. Пока в обществе были сильны либеральные настроения, Столыпин считался с ними, но он превратился в заклятого врага либерализма, как только реакция одолела, и ему стало ясно, что лишь она может обеспечить за ним портфель. Эта изменчивость Столыпина, с точки зрения Изгоева, провоцировала разговоры о лицемерии премьера. Однако Изгоев был убежден в том, что Столыпин летом 1906 г., не желая соглашаться с реакционными требованиями Совета объединенного дворянства, вполне искренне искал опоры в либеральном лагере, ведя переговоры с его представителями, однако условия последних оказались для него неприемлемыми. Прежде всего, премьер-министр категорически не допускал возможности формирования кадетского министерства, поскольку это будет гибельный для России эксперимент. После роспуска I Думы Столыпин, вел непримиримую борьбу с кадетами ввиду их, по его убеждению, антигосударственной линии в Думе и в эпизоде с Выборгским воззванием, считая их не только политическими, но и личными врагами. По мнению Изгоева, эта борьба занимала в политике премьер-министра непропорционально большое место.
Стремление Столыпина к политическому самосохранению, лейтмотивом проходившее через всю его карьеру, заставило Изгоева дать весьма специфическую характеристику умственного склада этого человека. У Столыпина сильный ум, писал либерал, но это ум второго сорта, лишенный углубления и идеалистического благородства, ум, смешанный с мелкой хитростью и лукавством. Изгоев отказывал Столыпину в способности генерировать идеи, ссылаясь, в частности, на то, что аграрная программа премьера сложилась на основе чужих идей: дядя Столыпина был фанатиком идеи разрушения общины, а также идей Витте, соединенных с требованиями дворянства. А знакомство с польским землевладением в Западном крае только укрепило Столыпина в мысли о преимуществах единоличного владения. Вместе с тем, Изгоев отмечал настойчивость, выдержку, энергию, которую Столыпин вложил в осуществление земельной реформы. По убеждению либерала, Столыпин был незаурядным государственным деятелем, но не гениальным и не великим. Его уровень – уровень губернатора, министра внутренних дел.
Изгоев подчеркивал безукоризненную личную честность премьера, его готовность бороться с коррупцией. Однако эффективных последствий эта борьба не имела, ибо зло коренилось не в пороках отдельных лиц, а в самой системе, добиться реформирования которой Столыпин либо не хотел, либо был бессилен. Вместе с тем, Изгоев отмечал ухудшение состава чиновничества за период премьерства Столыпина, что явилось следствием широко практиковавшегося последним назначения на государственные должности родственников, а также кандидатур по протекции.
Подводя итог государственной деятельности Столыпина, Изгоев указывал, что трагическая кончина премьера стала ее своеобразным апофеозом. Но прервала ли она на полпути эту деятельность, оставались ли еще в политике Столыпина новые возможности? На этот вопрос Изгоев дает однозначно отрицательный ответ. По мнению либерала, Столыпин уже вполне исчерпал себя, он уже сделал все, что мог, удар убийцы настиг премьера, когда его политическая карьера уже кончалась.
Столыпин, отмечал Изгоев, был первым премьер-министром при обновленном строе и, вполне закономерно, что на него обществом возлагались большие надежды в плане дальнейшего реформирования страны, которые, однако, не оправдались. Более того, Столыпин совершил много ошибок, за которые стране еще придется расплачиваться. Но, помимо ошибок, по глубокому убеждению Изгоева, при непредвзятом взгляде на Столыпина отчетливо видна его горячая любовь к Родине и бескорыстное желание служить ей до самопожертвования.
Соч.: Изгоев А. С. П. А. Столыпин // Русская мысль. 1907. № 12. С. 129-152.
Изгоев А. С. П. А. Столыпин: Очерк жизни и деятельности. М., 1912.
Лит.: Казакова Н., Нарский И. Изгоев А. С. // Политические партии России. Конец XIX-первая треть ХХ века. Энциклопедия. М., 1996. С. 224-225.
В.В. Вострикова
